Узнать себя и смириться 
«Сталкер» из разряда тех фильмов, которые нужно смотреть несколько раз, нужно иметь его в домашней видеотеке и, если повезет, посмотреть на большом экране, но обязательно несколько раз. И не потому, что с первого раза ты всего не поймешь (настоящее искусство «с кондачка не ухватишь»), но потому, что с того первого раза ты сам поменяешься, и тогда фильм откроется для тебя по-новому. Вот только так и надо смотреть настоящее кино. Ведь встреча с настоящим фильмом только наполовину зависит от того, что в него вложил автор, а второе условие – мой личный опыт, мой багаж, исходя из которого я либо встречаюсь с фильмом, либо просто просматриваю его. 
В первый раз мне хотелось, чтобы фильм вообще не заканчивался, хотелось смотреть и смотреть, а точнее – быть в нем как можно дольше. Тебя втаскивают «за волосы», за душу в Зону вслед за героями. Ты убегаешь из мокро-ржавого города, ты катишь на дрезине, ты шагаешь по Зоне вслед за Сталкером с его гайками на бинтиках, ты валишься от усталости прямо в лужу и отдыхаешь там, почти не удивляясь, как можно в луже уснуть. Физиологичность предложенных переживаний имеет одну цель – заставить тебя переместиться с мягкого дивана в совершенно иную реальность, реальность Зоны. Поэтому ты смотришь фильм «кожей», и не можешь оторваться от пресловутых длинных планов Тарковского. И я не удивлялась длинному-предлинному, более пяти минут, плану, когда на экране показывали только лысый затылок одного из героев, не удивлялась потому, что я сама там ехала, сидела на дрезине и пялилась в эту лысину, слушая стук колес. 
А потом были еще просмотры: ради повторения приключения, ради новых переживаний… просто тянуло в Зону. И только совсем недавно, когда жизнь почти кардинально изменилась, когда кто-то ушел из нее, и когда появилась в жизни Церковь, я посмотрела «Сталкер» и увидела его, но уже не кожей. Очевидность фильма меня сначала просто поразила; радостно открывать неизвестный материк, даже если он до тебя уже давно открыт. «Сталкер» – фильм не просто о смысле жизни, а о Церкви, священнике и мирянах. Все мучительно ищут и жаждут счастья, мира, смысла и страдают. У каждого будет время на короткие или более пространные монологи-исповеди, чтобы выразить глубину своего страдания. 
Ярко страдает душа исписавшегося Писателя. Когда-то он, представитель творческой интеллигенции, видел свое призвание в откровении людям истины и красоты. Но оказалось, что за этим высоким призванием скрывается желание открывать людям «свою истину». Такое творчество со временем превращается в «душевный стриптиз», и сам автор начинает понимать, что в своей душе он настоящую красоту и действительную истину не найдет: «Истина прячется, а я ее ищу. И пока я ее выкапываю, с ней что-то такое делается, что выкапывал-то я истину, а выкопал кучу… не скажу чего». И вот он пытается свою пустоту залить алкоголем и злится на всех, кто продолжает надеяться истину открыть. Анатолий Солоницын играет сдержанно-нервно, он не истерит, не гримасничает, у него нет бурной жестикуляции, но от этого кажется, что его герой вот-вот надорвется. Может быть, поэтому камера как бы не выдерживает лица актера и так часто и подолгу со спины показывают именно Солоницына. 
Более приглушенно страдает душа Профессора: он все твердит о мировых цивилизационных проблемах, голоде, войнах, но это все прикрытие. Настоящий ученый должен разобраться в мире, сделать его для себя понятнее… Не получается, есть куча неясностей и даже чудес, наличием которых он уязвлен, и которые он не принимает. Лицо актера Николая Гринько всегда спокойно так, как будто он сидит в кресле, читает хорошую книгу и болтает с маленькими внуками. Его страдания выдает лишь голос и только дважды за весь фильм. 
И не безысходно, но пока мучительно страдает юродивая душа Сталкера. Не только лицо, но и все тело Александра Кайдановского дрожит, плачет, вздрагивает, напрягается, откликается. Он играет человека, призванного на служение как будто помимо своей воли: «Сталкер – в каком-то смысле призвание» человека, который не может жить иначе, потому что он Истину узнал и не хочет жить без нее. Сталкер – священник, ведущий людей к Истине под угрозой тюрьмы и вечных житейских несчастий. Его жена восклицает: «Тебе же обещали нормальную человеческую работу!» – но он уже не может не служить, уже не может без Зоны-Церкви. 
Откуда взялась Зона? Это большая загадка, хотя вроде бы появилась она всего 20 лет назад (всего 2000 лет назад), есть свидетели, есть ушедшие туда, есть проводники и желающие проникнуть. Но есть и тайна, которая все 20 лет (все 2000 лет) напрягает и не дает покоя даже тем, кто огородил Зону колючей проволокой (отделил от государства, описал в учебниках, высмеял на антирелигиозных собраниях). Зачем она? Сталкер отвечает: «Чтобы сделать нас счастливыми». 
Спутники Сталкера спорят об истине, целесообразности цивилизаций. А ему вспоминаются слова из «Апокалипсиса». Он видит все происходящее сегодня исходя из того, что вся земная суета закончится и будет Страшный Суд и вечность, для которой все предназначены, но которую не все наследуют. Поэтому он может жалеть тех, кто покалеченный идет за ним в Зону и даже пытается разрушать ее. И поэтому он, исходя из внутренней непрекращающейся молитвы, начинает молиться вслух, выбивая из колеи Профессора и Писателя. 
Как устроена Зона, в чем ее тайна? По фильму рассыпаны ответы, которые дает Сталкер, хотя и для него Зона является главной тайной жизни. Но он точно знает, что Зона – не просто территория, а живой организм: «В каждый момент она такая, какой мы сами ее сделали, своим состоянием». От нас зависит, насколько мы способны проникнуть в эту зону и стать счастливыми. Поэтому Сталкер молится о своих ведомых: «Пусть они поверят, и пусть посмеются над своими страстями. Ведь то, что они называют страстью – на самом деле не душевная энергия, а лишь трение между душой и внешним миром. А главное – пусть поверят в себя и станут беспомощными, как дети. Потому что слабость велика, а сила ничтожна. Черствость и сила – спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому то, что отвердело, то не победит». Победить страсть и мир, терзающие душу – вот путь к счастью, путь ко спасению. 
Не только Сталкер призывает героев к самопознанию и смирению, но и сама Зона, как живой организм, таинственно и неожиданно вмешивается в предсказуемые размышления и действия ведомых. Во время очередной перепалки в отрезанной от всего мира Зоне вдруг раздается телефонный звонок. Писатель хватает трубку: «… Нет! Это не клиника!». Ссора останавливается. Зона – именно клиника, клиника души, где делаются анализы и ставится диагноз самими больными. Они должны выявить свои немощи и покаяться в них, лично приняв и претерпев страдания, как искупление за совершенное прежде. Если ты смиряешь свою гордыню, каешься и принимаешь страдания, то они для тебя становятся спасительными. А если ты притворяешься или играешь, то страдания не прекратятся, но даже продолжатся в вечности. Писатель, страдая, играет со своей жизнью: в конце фильма он сначала теребит в руках, потом беспечно и наигранно надевает на голову терновый венец, а потом вешает его на гвоздик. Он не осознает важности своего нахождения в Зоне. 
На пороге «святая святых» Зоны Сталкер оглашает ведомых: «Это самый важный момент в вашей жизни. Здесь исполнится ваше самое заветное желание, самое искреннее, самое выстраданное. Говорить ничего не надо, нужно просто сосредоточиться и вспомнить всю свою жизнь. Когда человек думает о прошлом, он становится добрее. А главное… главное – верить!». 
Писатель не хочет смиряться и каяться, ссылаясь на то, что, «вспоминая свою жизнь, он вряд ли станет добрее». Он не хочет «унижаться, сопли распускать, молиться». Однако посещение Зоны для него не проходит безрезультатно. Он трезвеет и ясно видит себя. Совесть, которую он не смог убить алкоголем и позерством, подсказывает ему, что при его душевном состоянии сокровенное желание будет либо мелким, либо гадким. «Здесь то исполняется, что природе твоей присуще, то, что в тебе всю жизнь сидит и тобою управляет!» – говорит он о своей искалеченной природе. Писатель предпочитает «спиться в своем писательском особняке» и никому не вредить, не осознав, что «не вредить» еще не означает спастись. 
Профессор просто хочет взорвать «святая святых», ведь, по его мнению, это странное явление счастья не приносит. Сталкер плачет: «Ничего на Земле не осталось у людей больше. Это единственное место, куда можно прийти, когда надеяться больше не на что. Зачем же вы уничтожаете веру?!». 
Профессор верит в прогресс, в рациональное счастье, в просчитанное спасение. Он понимает счастье статистически, то есть, как совокупность всех частных «счастий», а ведь есть и маньяки, и фюреры… Нет, допустить их до чуда и до счастья (спасения) он не может. Чудо, как язва, подлежит прижиганию наукой. 
Слабую попытку Сталкера защитить Зону, вырвав бомбу из рук Профессора, обрывает Писатель. Он бьет Сталкера по лицу кулаками и хлещет словами обвинений: «Я тебя насквозь вижу! Плевать ты хотел на людей! Ты же деньги зарабатываешь на нашей тоске! Ты же здесь наслаждаешься… лицемерная гнида. Вы же здесь властью упиваетесь. Тайной, авторитетом!». Эти обвинения так характерны для так называемой интеллигенции, которая свою совесть пытается успокоить тем, что «священники не лучше нас, да, к тому же, они на нас же и зарабатывают». 
«Это не правда! Вы ошибаетесь! Сталкеру вообще нельзя входит в Зону с корыстной целью. Да, вы правы. Я – гнида, я ничего не сделал в этом мире и ничего не могу с ним сделать… Но моего у меня не отнимайте, у меня и так уже все отняли ТАМ. Все мое здесь, в Зоне: счастье мое, свобода, достоинство… Я ведь и привожу сюда таких же несчастных, замученных. Им не на что больше надеяться. Никто им помочь не может, а я вот… гнида… могу им помочь! Вот и все! Ничего больше не хочу», – исповедует свое служение Сталкер. 
И в ответ на его исповедь звучит: «Ты просто юродивый». Да, это же определение дает в конце жена Сталкера, его матушка. Ее монолог рассказывает не только о служении священника, но и выражает время, когда снимался фильм. В этом времени стать священником – подвергнуть себя опасности, тюрьме, психушке, подвергнуть изгнанию своих близких, сделать своих детей «социальными уродами». 
Но у матушки тоже призвание, поэтому она не жалеет о выбранном пути, ведущем через скорби ко спасению: «Он же блаженный! Над ним вся округа смеялась. Я уверена была, что с ним мне будет хорошо. Я знала, что и горя будет много. Но уж лучше горькое счастье, чем серая, унылая жизнь. А тогда он просто подошел и сказал: «Пойдем со мной», – и я пошла, и никогда не пожалела, и не завидовала. А если бы в нашей жизни не было бы горя, то и счастья не было бы… и не было бы надежды…». 
В русском кинематографическом искусстве фильмы о священстве можно пересчитать по пальцам. А уж тем более единицы не просто глубоко, серьезно и талантливо рассказывают об этом служении, но дают надежду тем, кто ищет истину и готов идти за Сталкером во спасение своей бессмертной души. 
Ксения Кабанова